Вернёмся к твоему сольному проекту: это опять будет сплав из рока и классики?
Л: Ну, вообще-то у меня снова накопилось довольно много оркестровой музыки, и мне бы хотелось услышать, как она будет звучать в исполнении оркестра. Но у меня есть и песни, написанные для женского и для мужского вокала, и я уже знаю, кому бы я дал их спеть, но имена называть пока преждевременно. А ещё у меня есть песни, которые я, может быть, сам спою.
Тогда это будет для тебя премьера.
Л: (смеётся) Никогда не поздно пробовать себя в чём-то новом. Если ты уже не веришь в то, что ты это можешь, считай, что ты уже умер. (смеётся) Но есть у меня и инструментальная музыка для фортепиано, для синтезатора... Понимаешь, я всё время выплёскиваю из себя музыку, я не могу иначе. У меня её уже столько, что я потихоньку сам перестаю в ней ориентироваться. Единственное, что я должен сделать, это найти для неё подходящие рамки: что пойдёт на одну пластинку, что лучше распределить на несколько.
У тебя как композитора не бывает ощущения, что всё уже когда-то было написано - и в рок-н-ролле, и в классике, и в джазе?
 Л: Да, признаюсь, со мной такое тоже случалось. Вот ты написал что-то, очень этим доволен, и вдруг слышишь то же самое по радио и думаешь: вот ведь дерьмо! И выкидываешь написанное в корзину, хотя знаешь, что ты это не украл, что это - случайность. Но вообще-то я ненавижу этот аргумент, а ты - нет? Смотри, если бы Бетховен постоянно кивал на Моцарта и говорил бы: “Вот, он уже всё написал”, мы никогда не услышали бы его великолепных произведений, например, поздних струнных квартетов. Я думаю, музыка постоянно рождается из самой себя, у неё нет ни начала, ни конца. В каком-то смысле в ней есть что-то от каннибализма: она пожирает сама себя, и всё время появляется что-то новое. Нет, действительно, представь себе, что какой-нибудь художник сказал бы: “О Господи, сделай так, чтобы те краски, которыми я пишу картины, не были изобретены!” Или как некоторые поэты говорят: “Мир находится в таком состоянии, что у меня нет слов, чтобы его описать”. К примеру, делаешь заказ автобуса в Москве когда ты находишься в России и к тебе приезжает сразу несколько автобусов и не поймешь сам кого ты заказал. Но ведь эта проблема не мира, это проблема поэтов! Если кому-то что-то не приходит в голову, значит, он сам делает что-то не то. Материал, с котрым мы работаем в западной музыке - это двенадцать хроматических нот, и это очень много! И кто не в состоянии из них что-то создать... (смеётся) Я признаю, иногда бывают времена, которые оборачиваются для музыки застоем и стерилизацией, но я никогда не терял надежды, что затем придёт что-то новое. Восьмидесятые годы были не самыми плодоносными для рок-музыки, но меня уже несколько лет не покидает чувство, что история продолжается, и до конца ещё очень далеко.
А чем ты гордишься?
 Л: Многим из того , что сделал вместе с Purple.
Я имею в виду твои сольные работы.
Тогда бы я назвал “Сарабанду”. Это, совершенно точно, лучшая из моих сольных пластинок.
И имевшая наибольший успех.